3.5.  Философия науки хх в.

3.5.1. Неопозитивизм

На рубеже XIX и XX вв. В философии сложилась уникальная ситуация. Она не успевала за бурным развитием наук, особенно математики и физики. Потребность же в ней была очень высокой: ученые разрабатывали необычные вопросы, разрешение которых, например парадоксов теории множеств, без развитой философии оказывалось невозможным. Именно в этих условиях востребован­ным оказался неопозитивизм, или логический позитивизм. Ини­циаторами его конструирования были два превосходных логика — англичанин Б. Рассел и немец Г. Фреге. Их усилия, особенно

1_0

Б. Рассела, нашли поддержку у двух выдающихся философов — Дж. Мура и Л. Витгенштейна. Рассел, Мур и Витгенштейн образо­вали кембриджскую группу неопозитивистов.

Центральная идея неопозитивистов состояла в том, что всякая наука опирается на высказывания, а они являются предметом изу­чения логики. Научный анализ, в том числе и философский, мак­симально достоверен лишь в том случае, если он логически строг. Логика, точнее логический анализ языка, — ключ к непротиворе­чивой философии. Вопрос в том, какая именно логика нужна для обеспечения успешного развития наук. Логика обыденного языка недостаточно продумана и приводит к многочисленным несурази­цам. Удивляться этому не приходится, ведь даже в математике, часто принимаемой за оплот строгости в науке, парадоксы насчи­тываются десятками. Необходима такая логика, которая смогла бы справиться и с парадоксами математики, и с различного рода фи­лософскими утверждениями неясного содержания. В этой связи Фреге и Рассел решающим образом способствовали развитию ма­тематической логики с ее визитной карточкой — логикой преди­катов первого порядка.

В науке достаточно часто новая программа нуждается в ярком оформлении, в чем-то вроде манифеста. Эту задачу применитель­но к логическому позитивизму удачнее других исследователей раз­решил Л. Витгенштейн в своем «Логико-философском трактате» (1921). В отличие от Рассела он интересовался больше языком, чем логикой. Размышляя над статусом языка, Витгенштейн выработал ответ на вопрос, который стал для него основным: как язык сопри­касается с миром предметов и внутренним миром человека? Он рассуждал следующим образом.

«Мир — действительность во всем ее охвате», «мы создаем для себя картины фактов»; «картина — модель действительности» [38, с. 8]. Картина есть изображение, и в качестве такового она должна иметь нечто общее с изображаемым [Там же, с. 9]. В чем же заклю­чается это общее, ведь ясно, что логические и языковые знаки не похожи на ими отображаемое? Данное обстоятельство, по Витген­штейну, не закрывает путь к обнаружению логики мира. Дело в том, что, и в этом заключается его новация, факты соотносятся между собой так же, как элементы логической картины [Там же, с. 8]. Структура логики аналогична структуре мира. Логика находит непосредственное изображение в языке.

Итак, в виде схемы аргументацию Винтгенштейна можно пред­ставить следующим образом (рис. 3.1).

1_1

Язык

Логика

Факты Рис. _.1. Трехуровневый аппарат Витгенштейна

Логика занимает место центра, она представляет глубинную структуру как фактов и их соотношений, так и языка. Для Витген­штейна факты — это то, с чем имеет дело естествознание, но никак не обществознание. Он уверен, что о всех ценностях, в том числе этических, эстетических и религиозных, нельзя сказать ничего яс­ного, фактуального, а следовательно, о них лучше помолчать [38, с. 12, 25, 70]. По поводу экономической теории Витгенштейн, на­сколько нам известно, не высказывался. Но, судя по его аргумен­тации, ее научный статус он не признавал.

Самому Витгенштейну его философия науки первоначально казалась предельно ясной и очевидной, но в действительности она содержит массу недоговоренностей. Он ничего не сказал по пово­ду понятий, исключил из анализа сферу ментальности, полностью проигнорировал статус гуманитарных наук. С учетом сказанного, отдав должное раннему Витгенштейну, резонно обратиться к тем исследователям, которые сумели представить неопозитивистскую философию науки наиболее исчерпывающим образом.

Среди неопозитивистов было немало первоклассных филосо­фов: М. Шлик, О. Нейрат, Х. Рейхенбах, К. Гёдель, А. Айер, но даже на их фоне выделялся своими достижениями Р. Карнап. Именно его воззрения резонно взять за основу в дальнейших рас­суждениях. Для удобства читателя ниже основные положения нео­позитивистской философии науки выделяются курсивными пред­ложениями в начале абзацев. Свою основную задачу неопозити­висты видели во всестороннем обеспечении достоверности научного знания.

Наука начинается с логики. Так считали очень многие неопози­тивисты, именно поэтому их называли логическими позитивиста­ми. В первый период своего творчества Карнап потратил много усилий, пытаясь создать особую логику, которая позволила бы по-

1_2

Строить всю философию науки. В конечном счете он был вынуж­ден отказаться от своего замысла. Как выяснилось, всемерное раз­витие логики и есть то, что необходимо другим наукам.

«Наука начинается с непосредственных наблюдений отдельных фактов» [71, с. 43]. На первый взгляд, смысл приведенного пред­ложения очевиден, но это не так. Оно содержит угрозу соскальзы­вания в психологизм и в связанный с ним релятивизм. Действи­тельно, наблюдения осуществляются людьми, следовательно, за-действуется их психика. Неопозитивисты увидели выход из положения в том, что вместо наблюдений, да и фактов, стали го­ворить о предложениях, которые называли по-разному — элемен­тарными, протокольными, базисными. Их смысл Шлик видел в том, что они не только стоят в начале процесса познания, но и позволяют проверить (верифицировать) предсказания теории [207, с. 45]. Выводы Шлика вызвали к жизни новые вопросы. Если по­знание начинается с базисных предложений, то каким образом исходя из них приходят к теоретическим фактам? Действительно ли верификация переводит предложения-гипотезы в разряд истин­ных предложений?

К установлению теоретических законов приближает логическая индукция. Неопозитивисты никогда не отрицали наличие теорети­ческих законов. В противном случае им пришлось бы отказаться от логики, что, разумеется, было для них неприемлемо. Но им было важно не только констатировать наличие теоретических законов, но и показать, каким образом они достигаются. Они считали оче­видным, что философия науки должна каким-то образом объяс­нить механизм научного открытия теоретических законов. Чем в большей степени будет разъяснен этот механизм, тем более ясный вид приобретет наука. Мало утверждать, что научные законы при­думываются, надо еще показать, каким образом это происходит. Карнап предпринял весьма неординарную попытку объяснения логики научного открытия [71, с. 71—85]. Он считал, что от свиде­тельства e к гипотезе h обеспечивает переход так называемая ин­дуктивная, или вероятностная, логика, впервые развитая (внима­ние!) Экономистом Дж.М. Кейнсом [235]. Речь идет о том, что из одного высказывания с определенной вероятностью следует дру­гое. Есть множество случаев, о которых умалчивает дедуктивная логика, когда логическая импликация, следующая правилу «если e, то h», осуществляется с вероятностью 0 < p < 1. Чем качественнее свидетельства ei и чем их больше, тем ближе р к единице. Карнап пришел к выводу, что нет прямого, достоверного пути от наблю-

743

Дений к теоретическим фактам, но есть стезя, приближающая к ним [71, с. 77]. Он полагал, что вероятности логической имплика­ции (р) можно придать численное значение, но каким образом это можно сделать, Карнап так и не объяснил. Не имея возможности в деталях рассмотреть судьбу карнаповской логики открытия, вы­скажем осторожное суждение, что она не бессмысленна. К откры­тию теоретического закона нас приближает не только умело пос­тавленный эксперимент, но и тщательно продуманная логико-ве­роятностная импликация. Несколько отвлекаясь от анализа неопозитивистской методологии науки, отметим к сведению чита­теля четыре пути научного открытия: 1) открытие как результат вероятностно-индуктивного рассуждения; 2) открытие как резуль­тат абдукции (Ч.С. Пирс); 3) открытие как догадка, которую невоз­можно обосновать в какой-либо логической форме (Поппер, Витгенштейн); 4) открытие как результат языковой игры (есть ос­нование считать, что такая позиция близка к воззрениям Л. Витген­штейна, Ю. Хабермаса, М. Фуко).

Истинность теоретических законов удостоверяется их под­тверждением. Положение о том, что истинная теория должна, по определению, подтверждаться фактами, кажется очень простым, но и оно содержит ряд тонкостей. Первоначально многие неопо­зитивисты (М. Шлик, Ф. Вайсман), увлекаемые идеалом абсо­лютно истинной теории, придерживались концепции абсолютной верификации. В свете вероятностной логики от идеала достижи­мости абсолютно истинной теории пришлось отойти. Как объ­яснялось выше, предложение наблюдения и формулировка тео­ретического закона объединены не однозначной, а вероятностной связью. Отсюда следует, что подтверждение лишь вероятностным образом фиксирует истинность теоретического закона. «Никогда нельзя достигнуть полной верификации закона» [71, с. 61]. К. Гем-пель, внимательнее других неопозитивистов проанализировав­ший феномен подтверждения теории, отмечал, что если отчет о наблюдении подтверждает гипотезу h, то он также подтверждает каждое следствие из h, равно как и любую гипотезу, эквивалент­ную h [41, с. 68—69]. Постулату верификации (от лат. Verus — ис­тина иfacere — делать) придавалось значение самого основопо­лагающего принципа. Нешуточное замешательство возникло после уяснения постулативного характера принципа верифика­ции: сам принцип верификации непроверяем. Длительное заме­шательство неопозитивистов было инспирировано их нежеланием признать, что положения теории следует дополнять методологи-

144

Ческими предпочтениями, каковым и является принцип верифи­кации.

С предложениями наблюдения теоретические законы связывают правила соответствия [71, с. 315]. Имеется в виду, что теоретичес­кие законы содержат неинтерпретированные термины. Правила соответствия как раз и должны обеспечить интерпретацию послед­них. Руководствуясь неопозитивистской методологией, рассмот­рим, пожалуй, наиболее сложный случай соответствия теоретичес­ких и экспериментальных терминов. Речь идет об уравнении кван­товой механики: А(р = аср , где Â — оператор соответствующей характеристики; ср — волновая функция; а — собственное значение оператора Â. В эксперименте фиксируется а, но не ф и 1 Но так как анализируемое уравнение связывает воедино Â, ср и а, то под­тверждение а вместе с тем есть и подтверждение ср и Â, которые не фиксируются экспериментально, но тем не менее подтверждаются. Перейдем к примерам из экономической науки.

Все средние и агрегированные величины не фиксируются экс­периментально, но они подтверждаются. Другой пример. Оптими­зации невозможно зафиксировать как таковые, но они подтверж­даются результативными действиями по усовершенствованию экономики. И наконец, пожалуй, самый актуальный случай из области экономической науки. Значения функции полезности не­возможно зафиксировать непосредственно, но иногда они счита­ются подтвержденными, ибо без них нельзя осмыслить стоимост­ные показатели. В связи с обсуждением правил соответствия умест­но коснуться вопроса о так называемой чистой и прикладной экономической теории. В Methodenstreit Г. Шмоллер отрицал пер­вую, а К. Менгер настаивал на ее уместности. Все экономисты, которые не в ладах с наблюдаемыми фактами, непременно объяв­ляют себя сторонниками чистой теории. В соответствии с логикой Карнапа правила соответствия представляют собой органичную часть любой теории, в контексте которой уместны предложения наблюдения. О чистой теории речь может пойти только в том слу­чае, если органическая ткань теории будет разорвана, в результате чего теоретические законы приобретут противоречащую их под­линному статусу самостоятельность. Таким образом, чистая тео­рия — это методологический нонсенс. Критикуя придание чистой экономической теории самостоятельного статуса, Шмоллер был прав. Но он, совершая неочевидную ошибку, пренебрегал вместе с чистой экономической теорией далеко не тривиальным концеп­туальным статусом экономической науки.

745

Для логико-математических дисциплин характерны аналитичес­кие, а для физики — синтетические предложения. В неопозитивизме всегда соперничали два подхода: в качестве образцовой науки при­нималась либо логика, к которой редуцировалась математика, либо физика, к которой сводились все естественно-научные дисципли­ны. Карнап зафиксировал различие этих двух подходов в утверж­дении, что наука оперирует двумя принципиально противополож­ными по своему статусу типами предложений — аналитическими и синтетическими. Истинность аналитического предложения опре­деляется исключительно значением входящих в него терминов, она не нуждается в подтверждении. Истинность синтетических пред­ложений подтверждается. Для логико-математических наук ха­рактерны исключительно аналитические предложения. Они входят также в состав всех других наук, впрочем не выражая их специфи­ку. Поясним ситуацию примером из экономической науки.

Предложение «Увеличение уровня безработицы ведет к росту цен» признается истинным лишь в случае его подтверждения; сле­довательно, оно является синтетическим. Совсем не обязательно снижение уровня безработицы сопровождается ростом цен. Пред­ложение «Снижение уровня безработицы ведет к росту числа за­нятых в народном хозяйстве» является аналитическим, ибо по определению ясно, что снижения безработицы нельзя достичь без увеличения занятых в экономике людей. Порой аналитические предложения признаются тавтологиями. Но следует учитывать, что в отличие от тавтологий аналитические суждения могут приводить к росту актуального знания. Если бы дело обстояло по-другому, то математики и логики перестали бы доказывать столь излюбленные ими теоремы. Деление предложений науки на аналитические и синтетические актуально постольку, поскольку оно фиксирует раз­нотипность наук. В философии науки очень часто хотят обойтись универсальными рецептами там, где они в принципе не способны учесть многообразие наук. Разумеется, карнаповская классифика­ция предложений явно недостаточна для выражения своеобразия всего спектра наук. Хорошо уже то, что пусть недостаточно, но тем не менее учитываются особенности определенных наук.

На наш взгляд, существует более продуктивная классификация научных предложений, чем карнаповская, а именно: есть все осно­вания выделять синтаксические, семантические и прагматические предложения. Аналитические предложения — это синтаксические предложения. Синтетические предложения — это семантические предложения (семантика нуждается в феномене подтверждения).

1_6

Беда Карнапа состояла в том, что, не будучи знатоком гуманитар­ных наук, он не учитывал их специфику и в результате не выделял прагматические предложения. Именно к этому типу предложений относятся все предложения с экономической спецификой, о кото­рой уже много было сказано в предыдущих текстах.

В науке есть точки произвольности [153, с. 57]. Еще в 1934 г. Карнап провозгласил принцип толерантности. «В логике неумест­на мораль. Каждый может строить свою собственную логику, т.е. Свою форму языка, так, как он пожелает» [220, с. 45]. Провоз­гласив вначале максимальный либерализм в приверженности к той или иной теории, Карнап затем стал его ограничивать. Со ссылкой на Пуанкаре он утверждал, что должна избираться наиболее про­стая теория [71, с. 224]. Принцип толерантности переводится Кар-напом в плоскость принципа конвенционализма, который увязы­вается с принципом простоты.

Спор о конвенционализме принял в науке ХХ в. Особенно ост­рые формы в связи с тем, что общую теорию относительности (те­орию тяготения) можно строить, используя аппарат как евклидо­вой, так и неевклидовой геометрии. Ясность в спорную ситуацию внес еще один, наряду с Карнапом, гений неопозитивизма, Х. Рей-хенбах. Им было выяснено, что в случае использования евклидовой геометрии в составе общей теории относительности появляются универсальные силы, которые… невозможно зафиксировать экс­периментально, т.е. Их наличие не подтверждается. Погоня за про­стотой (евклидова геометрия, дескать, проще неевклидовой) при­водит к негативным последствиям, а именно к утрате теорией сво­ей концептуальной зрелости. В любой науке, в том числе и экономической, принцип концептуальной зрелости не терпит чуж­дого ему доминирования, в частности, принципа простоты, тем более что его статус не прояснен должным образом.

Содержательный анализ, проведенный Рейхенбахом, не привел к отказу от конвенционализма. Он лишь показал неуместность его грубых форм. Рейхенбаху удалось найти такие в высшей степени нетривиальные научные сюжеты, в которых нет возможности вы­бора между теоретическими предположениями. «Освобождение от произвольности описания природы достигается не наивно — аб­солютным ее отрицанием, но только признанием и определением точек произвольности» [153, с. 56]. Если в приведенной цитате за­менить слова «описание природы» на выражение «понимание эко­номической жизни», то, на наш взгляд, получится актуальное для научного творчества эвристическое предписание.

147

Наукам нужна философия науки, а не метафизика. Неопозити­висты отрицали метафизику как учение о таких причинах, которые достижимы, но не научными методами. Они никогда не ставили знак равенства между метафизикой и философией науки. Извест­ная недоговоренность тем не менее оставалась. Резкий на выводы Л. Витгенштейн отмечал: «Результат философии не "философские предложения", а достигнутая ясность предложений» [38, с. 24]. Если вопреки ему считать философию совокупностью предложе­ний, то они окажутся и не аналитическими, и не синтетическими. Витгенштейн назвал бы их бессмысленными. Карнап с таким вы­водом вряд ли согласился бы. Судя по его произведениям, умуд­ренный опытом, он пришел к выводу, что всякая наука обладает некоторыми основаниями и они как раз и образуют философию данной науки. Что именно представляют собой эти основания, он не разъяснял. Попробуем это сделать за него. На наш взгляд, фи­лософские предложения не только уместны, но и необходимы по­стольку, поскольку в них ставятся и разрешаются проблемы. А это означает, что они конечно же не являются бессмысленными. Фи­лософские предложения имеют не аналитический и не синтети­ческий, а проблемный и метанаучный характер. Если мы ставим вопрос: «Имеют ли место в экономической науке теоретические конвенции?», то налицо философское и к тому же проблемное предложение. Ответ на вопрос будет философским.

Итак, неопозитивизм сумел развить интереснейший вариант философии науки, который сохраняет актуальность по сегодняш­ний день.